Сколь бы страшна не была война, ставшая уделом, порой, даже целого мира, проходит некоторое время после ее завершения, и уроки, что получило человечество, удивительным образом исчезают из памяти. Появляются новые поколения людей, однако для них прошедшая война, становится чужой историей, которая далека от трудностей и забот их собственной жизни. И вот страхи, ужасы и бесконечная боль былого уже теряют свою остроту, незаживающие телесные и особенно душевные раны предстают уже не личной трагедией каждого, а каким-то призрачным прошлым. И люди постепенно начинают забывать то, что, кажется, нельзя забыть. Забывать насилие и горе, а главное то, что делает война с человеческой природой, превращая разумное, мыслящее существо в нечто такое, чему сложно подобрать название.
Возможно, единственное лекарство от подобной болезни беспамятства лежит в искусстве. Лишь с помощью искусства человек может сохранять в бесчисленных образах то, что тревожит его и оставлять эти своеобразные «послания» для других людей. А другие люди способны воспринимать их и переживать, как что-то личное, хотя подобные «послания» и не имеют к их жизни никакого прямого отношения.
В 1943 году Вадим Сидур был одним из тех, кто, оказавшись в самом пекле войны и находясь на краю гибели, сумел волей случая вновь вернуться к жизни.
В бою пуля немецкого снайпера угодила ему прямо в голову, чуть пониже глаза, практически отсекла язык и, пройдя до нижней челюсти, разорвалась, оставив в ней страшную дыру. Тогда ему было всего 19 лет. От смерти его спасли совсем незнакомые люди — молодая девушка со своей матерью. Кормили через трубочку, потому что из-за раздробленной челюсти сам жевать он не мог. Да и на лице нельзя было найти живого места — оно все сплошь представляло собой одну большую рану.
Позднее он будет признан инвалидом 2-ой группы и получит на руки удостоверение инвалида Отечественной войны, а коротко — ИОВ. По иронии судьбы это условное сокращение совпадет с именем библейского персонажа, на долю которого в Святом Писании выпало больше всего лишений и испытаний.
После демобилизации из армии, Вадим Сидур продолжает лечиться и одновременно пробует осуществить мечту детства — начинает учиться профессии врача. Но, видимо, это занятие не находит в его душе должного отклика и уже через год, он оставляет медицинский институт. Вообще сложно себе представить, как созревает в человеке уверенность в том, какому делу он хочет себя посвятить. Порой он успевает перепробовать много профессий, увлечься ни одним делом, пока не останавливается на том единственном, что оказывается ему близким, и без которого он уже не может обходиться ни одного дня.
В 1945-ом Сидур переезжает Москву, где снова вынужден по состоянию здоровья посещать больницы и врачей. Но, в то же время, он окончательно определяется с выбором профессии и поступает в Строгановское училище на отделение монументальной и декоративной скульптуры.
В годы учебы его учителями были скульпторы традиционной школы, верные в своих художественных поисках идеям и общим установкам официального искусства. Возможно, они были не такими известными, как те же Е. Вучетич или В. Мухина, но оставались неплохими педагогами и хорошо знающими свое ремесло художниками.
Во многом и сам Сидур в то время, еще только пробуя силы, обретая знания и опыт, попадает под их влияние и работает в русле общепринятых правил, стилевых предпочтений, не выходя за рамки традиций. Традиционной можно считать и его дипломную работу «Мир», замечательно исполненную, но мало чем выделявшуюся в художественном смысле из большого числа произведений других скульпторов соцреалистического направления. Хотя примечательным было все-таки то, что, создавая ее, он пренебрег максимальным размером, установленным для работ дипломников. За что, ему, кстати, даже снизили оценку. Но он, как подлинный творец, иначе поступить и не мог. Ведь от того как соотносится величина картины или скульптуры к человеку, зависит восприятие работы зрителем. И художник всегда задумывается о размерах своего будущего произведения. Не исключено, что для отображения такой темы, как «мир» размер в один метр показался недостаточным для Сидура, и он значительно увеличил всю композицию, и сами фигуры, сделав их в человеческий рост.
После завершения училища Сидур еще какое-то время следовал образцам и примерам того искусства, что прививалось ему в годы обучения. Однако, испытывая потребность в творческой самостоятельности, он постепенно менялся и освобождался от власти чужого влияния.
Быстрый рост Сидура, как художника в те годы объясняется не только его талантом, упорством и готовностью к большому труду, но и, прежде всего, стремлением, во чтобы то ни стало, выразить свое личное, что позволило ему выйти за рамки укоренившихся в обществе традиций и взглядов на искусство, сделало его открытым поиску своего языка не похожего ни на один другой.
В нем продолжал жить и опыт военных лет. Никуда не делись воспоминания о пережитой боли, об увиденных страданиях и насилии. Искалеченное тело по-прежнему ныло от ран, а душе все также требовалось исцеление. Все эти его ощущения и мысли никак не вязались с темами, которые воспевались в официальном искусстве и хуже всего, воплощались в той благостной форме, которая, казалась ему преступно мертвой и лишенной непосредственной живой выразительности.
К тому же время менялось и становилось возможным знакомство с художественными собраниями не только лишь советской изобразительной школы, передвижников и западной классики, но и различных авангардных течений конца 19 — начала 20 века, которые по идеологическим соображениям прежде были не доступными для широкого круга зрителей.
В 1953 году, к примеру, Государственный музей изобразительных искусств имени Пушкина вновь открывает показ собственной коллекции художественных произведений. До той поры, около пяти лет в его стенах размещалась постоянная выставка, составленная из огромного числа предметов — подарков Сталина.
Теперь же наряду с другими произведениями демонстрируется уникальная коллекция работ авангардного западного искусства, собранная еще знаменитыми купцами Морозовым и Щукиным. Достаточно назвать даже несколько имен, таких как Сезанн, Гоген, Матисс, Пикассо (в живописи); Майоль, Бурдель и, несомненно, Роден (в скульптуре), чтобы понять сколь ценной для чуткого и требовательного к форме художника должна была стать эта встреча.
Удивительно восприимчив был Сидур и к спокойным, обобщенным, но необычайно выразительным образам архаичной скульптуры. Еще в детстве запали ему в сердце, виденные в украинской степи, скифские изваяния. Ему казалось, что в их объемах полных монументального величия застыла сама вечность.
Скульптура переосмысливается им прежде всего, как форма. Более того самому материалу, из которого создаются его работы, он уделяет все больше и больше внимания. Сидур не стремится обработать материал до той крайней степени, когда он становится уже неузнаваем, как делали это в классической скульптуре, пытаясь достичь в изображении иллюзорности — предельной схожести с живой природой и предметами реального мира. Наоборот, он старается оставить его поверхность по возможности неизменной, разглядеть в ней гармоничное продолжение своего собственного замысла. Ярким примером таких работ могут быть скульптуры: 1957 года — «Головы слепых», и 1958-го — «Портрет скульптора Э.Неизвестного».
В обеих работах материалом для скульптур Сидура служит камень. В головах слепых он обрабатывает его лишь в области лиц, оставляя остальные части голов практически нетронутыми. Тем самым грубая поверхность материала становится неотъемлемой частью образа незрячих людей, жизнь которых во многом не устроена и полна бытовых и других трудностей.
В портрете Э.Неизвестного скульптор, как кажется, желая сохранить нетронутой каменную поверхность, доходит до крайности. Естественная, бугристая, местами заглаженная ветрами и непогодой форма камня меняется им только слегка. Причем в таком решении он не пытается достичь полного физического сходства, для него важнее передать внутренний характер и, скрытую за внешним обликом, неукротимую энергию и силупортретируемого человека.
На окончательное формирование пластического языка Сидура повлияло еще одно событие. Как-то, просматривая журнал, он заметил фотографию гигантских каменных монет, которые отдельные народы и по сей день используют для своих внутренних денежных расчетов. Монеты представляли собой грубо отесанные диски с дырой посередине. В этих незатейливых, на первый взгляд, предметах Сидур разглядел все признаки полноценной скульптуры. И более того, он понял, что пустота может обладать такой же выразительной силой, какой ей наделена осязаемая форма.
(Продолжение следует)
03.10.2020 / Автор Константин Капустин
Капустин Константин Евгеньевич — художник, дизайнер. Окончил УФРАЖВиЗ (Уральский Филиал Российской Академии Живописи Ваяния и Зодчества). Входил в 2004-2007 гг. в творческую группу KAZAHI, с которой реализовал несколько персональных проектов в Перми, Екатеринбурге и Москве. Также принимал участие в фестивалях современного искусства: «Пермь 36» (г. Пермь), «Мифы города» (г. Екатеринбург, г. Пермь) и «Стой! Кто идет?» (г. Москва). В свободное время пишет заметки и статьи об искусстве.
